Казалось бы, частная реплика, обронённая за кулисами. Но в эпоху, когда любое слово публичного лица может стать достоянием миллионов, оно обретает вес политического манифеста. История с первой леди Франции Брижит Макрон — ярчайшее тому подтверждение. Её грубое высказывание в адрес феминистских активисток не просто стало поводом для светской хроники, а вскрыло глубокие трещины в французском обществе, обнажив болезненный конфликт между институциональной властью и уличным протестом.
Всё началось с акции коллектива «Nous Toutes» («Мы все») в легендарном театре «Фоли-Бержер». Активистки в масках комика Ари Абиттана с надписью «насильник» сорвали его выступление. Причина — закрытое в прошлом году за недостатком доказательств дело об изнасиловании, в котором фигурировал артист. Для протестующих это — часть «культуры безнаказанности». Для части публики — недопустимая цензура.
Именно здесь, пытаясь утешить Абиттана за кулисами, Брижит Макрон, не зная о включённой камере, выдала роковую фразу: «Если появятся какие-нибудь глупые стервы, мы их вышвырнем». Когда запись опубликовали, Францию буквально взорвало. Попытка команды Елисейского дворца смягчить удар, заявив, что первая леди осуждает не идею, а «радикальный метод», заглушающий искусство, лишь подлила масла в огонь.
Оскорбление было мгновенно подхвачено как знамя. Хештег #salesconnes («глупые стервы») взлетел в тренды, превратившись в символ сопротивления. К нему присоединились ключевые фигуры местного #MeToo — актриса и режиссёр Жюдит Годреш, бельгийская комикесса Флоренс Мендес. Для них это уже не просто слово, а маркер, показывающий, как власть имущие свысока третируют тех, кто требует справедливости.
Скандал вышел далеко за рамки этикета. Он обнажил пропасть между официальным, часто медлительным, правосудием и растущим нетерпением гражданского общества, требующего немедленных ответов. Фраза первой леди стала катализатором, кристаллизовавшим всеобщее недовольство языком политической элиты, которая, по мнению многих, говорит с народом с позиции патернализма и отстранённости.
Теперь Елисейскому дворцу предстоит иметь дело не с временным всплеском негодования, а с мощной консолидированной волной, где культурная элита и активисты говорят в унисон. Вопрос о том, как власть должна разговаривать с радикальным, но социально значимым протестом, повис в воздухе, гарантируя, что эта история ещё долго будет будоражить французскую публичную сферу.